КАК БЫ ЖИЛИ МЫ БЕЗ КНИГ?..
Мы дружны
с печатным словом,
Если б не было его,
Ни о старом, ни о новом
Мы не знали 6 ничего!

далее



05.JPG

Александр Торопцев: «Подростковая литература – дело государственное»

В марте 2023 года организаторы Международного конкурса им. Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков опубликуют шорт-лист VIII сезона. Однако «Год Литературы» решил не дожидаться промежуточных итогов и побеседовал с членом жюри конкурса, писателем, руководителем семинара детской литературы в Литинституте Александром Торопцевым, дабы разузнать: какой, по его мнению, должна быть подростковая литература, какие задачи ставит перед собой конкурс – и нужно ли беречь детей от всего на свете.

В этом году юбилей Михалкова, 110 лет. И 15 лет премии его имени. Что вы как член жюри о ней думаете? Что вообще это за компания, кого в неё берут?

Александр Торопцев: У Екатерины Второй был очень хороший термин – “муж государственный”. Она так называла Румянцева, Потёмкина – такого уровня людей. Сергей Владимирович тоже был мужем государственным. Достаточно вспомнить его творчество, вплоть до басен. Почему-то теперь о его баснях нечасто говорят – он же начал их во время войны писать, и смело писал, не обращая ни на кого внимания. И их издавали, эти басни – были тогда всё-таки достаточно неглупые люди.

У меня в детстве как раз книжка была с интересной подборкой басен: Лафонтен, Крылов, Михалков. Преемственность, получается: писатель как учитель народа.

Александр Торопцев: И вся его деятельность такая! Я был поражён, когда увидел его председателем Международного общества писательских союзов: возраст [у него тогда был] уже серьёзный очень.

А сколько ему было примерно?

Александр Торопцев: Да под восемьдесят или слегка за восемьдесят. Это очень тяжело. Мне семьдесят четыре в мае будет, и я понимаю, как это тяжело – просто приходить и руководить. Ладно там – пишешь сидишь, ладно – со студентами общаешься. а когда перед тобой стоят великие задачи, когда люди приходят к тебе крупные, и надо принимать масштабные решения… И потом – он всегда сам вёл заседания! Вот последняя встреча была – он встаёт, видно уже, что тяжёлый – и начинает говорить: ярко, внятно, как будто молодой совсем мужик. И то, что он эту премию задумал, тоже говорит о том, что он муж государственный. И эта премия, даже не имея огромной рекламной базы, всё равно является делом государственным. Я в этом уверен. Сколько уже было сезонов, сколько книг издано, – это уже полка, даже две полки прекрасной литературы. А какие люди всегда были в жюри! Цвет – не просто критиков, не литературоведов, не библиотекарей, не издателей – а людей, любящих и понимающих ребёнка. Они хотят, чтобы подросток понимал, что такое русское слово.

Конечно, мы все – члены жюри – понимаем, что подростковая литература – дело государственное, и что детей надо как-то поднимать. Не играть с ними. Издатели сейчас совершили одну очень крупную ошибку, государственного масштаба. Они стали издавать литературу продажную. Это самое большое зло. Вот я ничего против разных жанров не имею – пусть будут и фэнтези, и фантастика, пусть даже не научная, пусть даже хорроры будут – но они должны нести в себе богатство русского слова, чистоту русского языка. А это делать очень сложно.

Кажется, эта ошибка куда более древняя – из ХIХ века родом. Когда взрослые из лучших побуждений – уберечь ребёнка от всего неполезного или неприличного – изобрели как бы отдельную детскую литературу, где очень быстро всё стало настолько благопристойно, что не осталось ничего живого – как внутри сувенирного шара со снегом. Сейчас начинка поменялась с воспитательной на развлекательную, но сама концепция запаянного шара осталась.

Александр Торопцев: Я называю это не шаром, а теплицей: взрослые соорудили такую теплицу, где сюсюкаются с детьми. И это до какой-то степени нужно, потому что жалко ребёнка: настоящая жизнь бывает не только суровая, но и жестокая. Человеку, который пишет о жизни ребёнка в миру, слишком легко перейти грань от жёсткости к жестокости. Я встречал такие тексты и категорически против такого подхода. Но с другой стороны, я против и того, чтобы человек сидел в теплице, не зная, что такое жизнь.

А ещё я сейчас пишу доклад на одну конференцию для Литинститута, и в нём жалею, что Древнему миру уделяется в современной учебной программе так мало внимания. Ведь в VIII–III веках до нашей эры люди уже сказали всё, что мы до сих пор обрабатываем. В том числе создали примеры качественной детской литературы. Ещё со времён Древнего Египта известны не только сказки, но и такой древний научпоп: увлекательные рассказы о разных ремёслах. Показательно, как создавалась Махабхарата – собиралась из уличных представлений, во время которых сказители-актёры не просто излагали исторические факты, но и смотрели на реакцию аудитории, подстраиваясь под неё. И, кстати, отбирали из числа зрителей подростков, которые понесут этот сюжет дальше. И ведь в основе Махабхараты, несмотря на всю её сказочность, – подлинный реализм! Прежде всего – старания людей, которые пытались не допустить гражданской войны.

Или эпос о Гильгамеше как история противостояния горожан и кочевников, где всё волшебное оружие, вроде семи лучей страха, – это отражение реального страха любого героя в любой битве. Зачем бы взрослым серьёзным людям такие сказочки? Это всё на самом деле лучше служит детям – для воспитания чувств. Значит, детская литература существовала с начала времён, просто не всегда так называлась.

Через миф цивилизация сохраняет саму себя, получается.

Александр Торопцев: Есть ещё один важный момент: если вы хотите исследовать литературу какого-то времени, вам нужно изучить прежде всего законы этого времени. Все исторические гадости отражены в сводах законов – посмотрим, за что наказывали законы, например, Междуречья. Какая суровая, безобразная жизнь была! А в мифах, в искусстве об этом почти не говорится или говорится вскользь.

Потому что искусство обращено в светлое будущее?

Александр Торопцев: В древности в крупнейших центрах цивилизации – от Средиземноморья до Поднебесной – одни мудрецы говорили: “человек по натуре зол”, и на этом постулате строили свои учения. А другие утверждали обратное, и на этом обратном строили, в свою очередь, другие учения. Философские последствия обеих установок мы можем проследить от Конфуция до Макиавелли, а мне сейчас по этому поводу в голову приходит такое обобщение: во все времена правителям, составляющим законы, хорошо бы исходить из установки “человек по натуре зол”, а вот людям искусства жизненно необходимо держаться за то, что человек по натуре всё-таки добр.

И в детской литературе должно быть так: человек по натуре должен оставаться добр, попадая в любые вымышленные миры, фантастические ли, детективные.

Я не говорю “добро должно побеждать зло”, это было бы слишком примитивно. Но обязательно, принципиально добро должно оставаться добром в любых декорациях.

Вернёмся к современной детской литературе – как в ней отойти от излишнего дидактизма?

Александр Торопцев: Важен голос. Что такое голос? Это отражение сильного внутреннего чувства. Например, Платонов так мощно с русской фразой поработал, потому что в совершенстве знал возможности языка, с одной стороны, а с другой – [знал] человека, его стремление всё-таки жить в добре.

В последнее время заметна (наконец-то!) такая тенденция: серьёзные проблемы “молодеют”. Раньше в детских книгах было совсем не принято разбираться, что такое смерть, старение, болезни (и не дай бог затронуть вопросы тела и его изменений), – а теперь эти темы пришли не только в литературу для младших подростков, но и в литературу для детсадовцев: появились, допустим, книжки для первого чтения, где центральная тема – смерть от старости. И самый частый ответ массового читателя на такие книги – “нет, я не буду читать такое детям, поберегу их”. Так как, по-вашему: беречь или обсуждать?

Александр Торопцев: А я через это прошёл. На какой-то праздник мы с ребятами из редакции журнала “Пионер” пошли в Сокольники читать детям. У меня тогда были напечатаны только отдельные рассказы из “Книги битв”. И вот я читаю – сидят бабушки с детьми, – и дети слушают увлечённо. А вот у бабушек такие лица, что я думаю: “Всё. Попал я”. Начинаю читать второй рассказ, а бабушки сурово: “Хватит нам о войне, мы на ней сами были, не нужно детям этого!”

Позиция “вот как вырастет – сам всё увидит”.

Александр Торопцев: Да, теплица, как мы выше говорили. Только беда в том, что тепличные детки вырастают к жизни совершенно неприспособленными.

Но вот смотрите, как из этого положения выходили люди, которые были зажаты в очень серьёзные идеологические рамки – в Советском Союзе. Тот же самый Гайдар в “Чуке и Геке” показывает много сурового. У него, строго говоря, выходит вообще производственный роман. Но главное – он делает жизнеутверждающий финал. Финал должен давать людям шанс. В сухом остатке должно оставаться доброе чувство.

Я тоже прожил суровую жизнь и не боюсь об этом писать. Моя мама была талантливым человеком, но пила. Два месяца – я самый счастливый человек, потом на месяц мама в клинч уходит, потом она в больнице. Месяц я – шестилетний пацан – один. И сосед, Сашка, которому лет двенадцать и которому его мать громко (чтоб я услышал) говорит: “Не смей всех кормить, на всех не напасёшься”, приносит мне тарелку щей и находит такие слова, что я не могу отказаться. И таких ситуаций – море [кругом].

Единственное, от чего детей стоило бы беречь, – это от установки, что всё даётся “по блату”, “своим людям”, что блага зависят от положения.

Хорошо, что никто не сказал моему приятелю Юрке, который учил два языка, пока его мать работала на стройке, что у него нет никаких шансов поступить в МГИМО.

Блат – это действительно огромная беда нашего общества, и многие исторические взрывы произошли из-за попыток одной группы выгнать другую из тёплых мест. Но дети ни в коем случае не должны знать, что у них ничего не получится, потому что они не там родились. Более того – надо говорить и утверждать, что если ты талантливый, непременно прорвёшься.

C одной стороны, не пытаться уберечь детей от любой информации о мире, с другой – беречь от отчаяния.

Александр Торопцев: Есть ненужная информация. Однажды я даже написал: “незнание – полезно”.

Незнание о невозможностях.

Александр Торопцев: Да, есть люди упёртые. Им скажешь, что они не могут, – и они немедленно прорвутся. Но большинство людей слабые. Им скажешь, что ничего из них не выйдет, потому что родители небогаты или, ещё хуже, отсидели, – и из них действительно ничего не выйдет.

И ещё вот что важно: мы не знаем кривую творческого роста. От этого происходит очень много бед и с теми, которые рывком начинают – а потом, не в силах расти так же быстро, как на старте, приходят в отчаяние, и с теми, которые смотрят, как кто-то круто начал, и чувствуют себя неумелыми. Об этом обязательно нужно говорить: что все мы разные. Ведь чем отличается подросток – тем, что он живёт в режиме ускорения. И интеллектуальные, и физические, и эмоциональные прорывы, и социализация ускоренная, – детские писатели обязаны это учитывать. Писать для мозга, который работает во много раз быстрее.

При этом у любого пятиклассника чутьё на банальность – ого-го!

Александр Торопцев: Да и в принципе языковое чутьё. Есть у меня один забавный случай: я впервые услышал мат в шестилетнем возрасте. Наш старший приятель утащил у отца, который с дружками квасил на кухне, гитару и начал распевать блатные песни нам, слушателям от пяти до девяти. И как мы хохотали над «сейчас я вам спою русскую, народную, блатную-хороводную “ах, у дуба, ах, у ели”». И сколько раз я ловлю на таких созвучиях своих студентов – приличных ребят, которые просто не слышат строчки, которые пишут. А у меня вот был первый литературный семинар в шесть лет – об опасностях русского слова.

Такая неблагополучная среда взросления – и такие ценные уроки! Но резюмируем беседу. Получается, бояться информации – нельзя, обсуждать – необходимо!

Александр Торопцев: Тут всё зависит от душевного таланта писателя. Если у него этот талант есть, то он все сложности жизни так подаст, что крепче станет читатель. И наконец-то прекратятся ситуации, когда двенадцатилетним уже пора рожать – потому что некому говорить на табуированные темы и взрослые не нашли слов, чтобы объяснить устройство тела.

Осознанное воспитание смелости требует. Потому что всегда есть страх объяснить не так, сломать объяснениями.

Александр Торопцев: И смелости. Но главное – душевного таланта. Потому что если этот талант есть, он тебе подскажет, где молчать, где говорить аккуратнее.

Или вот ещё беда современной литературы и книгоиздания: много книг появляется, где, допустим, всё начинается так: залезла девочка на чердак, нашла старый дневник и карту, а там написано: “Мы отступаем, и у нас очень много золота. Нельзя, чтобы оно досталось врагу”. И пошло приключение с поиском сокровищ. И такое впечатление, что в России на каждом шагу спрятан золотой клад, а Гражданской войны и не было. Самого большого бедствия для государства.

Внутри этой темы поговорить бы о человечности, о милосердии…

Александр Торопцев: Но нет, главное, чтобы получше продавалось. И такие работы ещё и получают какие-то премии.

Не Михалковскую?

Александр Торопцев: Ни в коем случае! Там очень серьёзные люди. Допустим, в жюри была Анна Печерская – ах, как она писала хорошо, как тонко чувствовала строку. И уж она, конечно же, не пропустила бы никакой фальши в слове, во фразе, никакой психологической неточности. Да и те, кто остался, очень хороши, но мне, конечно, очень жалко тех, которые ушли. Может быть, потому что мы вместе начинали… Жалко того хорошего, что уходит.